повскакивала с мест и…
Пусть продолжит Сруликова мама, бывшая сему свидетелем.
– Доктор! – рыдала она, задыхаясь. – Вы не представляете, что там было! Ведь Срулик только приблизился к ним с этим ножиком! Он ведь ещё ничего не сделал! Я думаю, он просто хотел объяснить… сказать что-то хотел… Откуда в людях столько жестокости… Я даже не поняла откуда взялись все эти палки, которыми его били… Это не люди! Звери, просто звери какие-то…
Так Ёлкинд сходил в отпуск первый раз.
А выпить мы можем за то, чтобы что-то первое не всегда было последним, а только когда это действительно необходимо!
4. Вот сука!
(Пьеса)
Надпись на занавесе: «У нас в Израиле, даже при небольшой покупке, дают бесплатный пакетик»
Маленький магазинчик. Продавец, брюнетистый, белозубый, молодой марокканец (в смысле, марокканский иудей). Такой весь доброжелательный, улыбчивый, видать настроение хорошее.
В магазинчик входит русский дед (тоже, тот еще иудей, но российский). Входит очень решительно, сурово, выражение лица, типа «Не на….бёте!»
В дальнейшем дед говорит по-русски, марокканец, естественно, на иврите.
Дед (очень сурово и громко, говоря, как говорят с глухим, видимо чтобы продавец лучше понял):
– Шалом! Мне нужно шоколад! ДАЙ! МНЕ! ШО-КО-ЛАД! П-А-Н-И-М-А-Е-Ш-Ь? Образина… ШОКОЛАДКУ ДАЙ, бля..!
Продавец (очень вежливо улыбаясь, напряженно вслушивается):
– Что хочет господин?
Дед (уже выходя из себя, краснея):
– ШО-КО-ЛАД! МНЕ! ДАЙ! ВОН ТУ!!! (тычет пальцем)
Продавец (в радостном озарении):
– О! Господин хочет шоколад! Пожалуйста! С вас шесть пятьдесят.
Дед (презрительно):
– Что ты лопочешь? Я спрашиваю?! СКОЛЬКА? СТОИТ?
Продавец пишет сумму на бумажке. Дед, злобно сопя, высыпает на прилавок горсть мелочи (одна медь), сграбастывает плитку шоколада и молча идет к выходу.
Продавец, молниеносно сосчитав деньги и убедившись, что всё верно, приветливо кричит в спину уходящему деду:
– Господин, может быть, дать тебе пакетик?
Дед (не поворачиваясь, себе под нос, с великой горечью):
– Вот сука, восемь лет уже тут покупаю, хоть бы раз пакет предложил!
Занавес.
Не лишним будет сказать, что в антракте я предложу выпить за понимание.
5. Кеша Гудлов
Кеша циничный религиозный фанатик и эпилептик. Возможно, что он еще и шизофреник, но после операции, деформировавшей его череп и окончательно исковеркавшей мозг, этого уже не разобрать.
Он невысок и неопрятен. Голос его скрипуч, а в глазах неугасимо горит христианский огонь принудительного милосердия. Неизвестно, имеет ли Кеша отношение к евреям, но живет он в Израиле и состоит в одной из протестантских сект.
Кеша постоянно общается со Святым Духом, и тот, к сожалению, не всегда советует Кеше добрые вещи. То есть, конечно, Дух учит Кешу лечить людей, бороться с курением и прочая и прочая, но если кто не излечивается сразу, Дух вводит Кешу в гнев, а грешников Кеша карает мордобоем. Поскольку Кеша трусоват, то в качестве грешников выступают обычно его полусумасшедшая мать и шестнадцатилетний сынок-полудурок.
Последний раз Кешу привезла полиция. Он взялся воспитывать тумаками мать и сына, и те подали жалобу. В полицейской машине Кеша пытался проповедовать, но менты-иудеи остались глухи к христианским призывам.
Тогда Кеша, в назидание маловерам, просто описал их машину изнутри. В приемном покое он хотел обдудонить полицейских еще разок, и уже снял штаны, призывая кару небес на их головы, но полицейские смылись, а дежурный врач, трусливо укрывшись в комнате, вызвал санитаров.
Оказалось, что Кеша прибыл с портативным DVD и диском, с записью творимых им чудес. Кроме того он имел при себе сумку, набитую христианской агитацией.
– Я вас буду шантажировать! – заявил Кеша, войдя в отделение.
– Как это? – не понял я.
– Не буду пить ваши лекарства, колите, пока задница не распухнет, тогда адвокат сразу увидит, что медицина ваша – карательная!
– Кеша, что же ты думаешь, что адвокат придет смотреть на твою задницу?
– А на что ему еще тут смотреть, на ваше лицо, что ли?
Я не нашелся, что ответить, и в виде шага к миру предложил Кеше прокрутить диск с чудотворствами. Тот снисходительно согласился.
Все врачи собрались посмотреть на религиозные чудеса.
Через несколько минут на экране появился Кеша и его мама. Кеша объяснил, что сейчас с помощью молитвы исцелит мамино плохое зрение. Для начала он отобрал у мамы очки, затем дал ей библию и велел читать вслух. Мама покорно, по-кротовьи, уткнулась носом в страницы и принялась бубнить.
– Громко читай, с чувством, – строго закричал Кеша, – давай читай, молись, сейчас прозреешь!
Мать повысила голос и продолжила елозить носом по книге. Минуты через две Кеша сказал:
– Пока достаточно!
– Ну, что, – продолжил он сурово, – улучшилось зрение?
– Улучшилось, Кешенька, улучшилось, – лепетала мама, близоруко щурясь.
– А насколько улучшилось? – не отставал чудотворец. – Процентов на семьдесят пять улучшилось?
– Улучшилось на все восемьдесят процентов! – заверяла мама, отодвигаясь опасливо подальше.
Вот так! – подытожил Кеша, повернувшись к бесстрастной видеокамере. – Исцеление свершилась! Каждый день молиться будешь!
Следующий эпизод демонстрировал излечение от курения самого Кеши и его сына.
Сидя рядом на кровати, они отчаянно дымили сигаретами, а Кеша еще и вещал громовым голосом, что на третьей затяжке Святой Дух избавит их от курения. Затянувшись трижды, Кеша схватился за горло и начал изображать дикий кашель, катаясь по полу.
Сын смотрел на него с нездоровым интересом, не переставая дымить. Кеша забился и пустил слюни. Сын докурил и вежливо покашлял. Кеша, утеревшись, поднялся с пола и, пристально поглядев на сынка, спросил:
– Ну что, хочешь курить?
– Сейчас нет, – дипломатично ответил сын, только что прикончивший сигаретку.
Немедленно после просмотра эпизода, Кеша попросил разрешения выйти покурить.
– Ты ж бросил чудесным образом! – завопили было все, но Кеша пояснил, что чудо сие ему сотворить – как два пальца, хоть сто раз кряду. И ушел курить.
А мы остались досматривать третью, главную часть религиозного боевика – Изгнание Духа Болезни.
На экране Кеша, сосредоточенный и решительный, стоял посреди комнаты, а позади него шагах в трех, на подстраховке, мама.
Кеша начал молиться, причем с третьей фразы перешёл на никому не известный язык, голос его сделался низким и хриплым, глаза инфернально осветились, тело задрожало.
Нам стало жутко.
Внезапно Кеша вернулся к русскому языку, из чего мы поняли, что Дух, к которому он обращался, имеет российские корни, и закричал грозно:
– Хочу, что бы шизофрения стала вялой! Изыди, Дух!
При этом он произвел наложение руки на себя самого, то есть просто с размаху хлопнул себя ладошкой по морде да с такой силой, что немедленно опрокинулся навзничь. Тут-то и пригодилась мама, страховавшая Кешу. Было полное впечатление, что номер давно и детально отработан.
Кеша всем весом, падая спиной вперед, обрушился в мамины заботливые руки; она, не удержав его, в свою очередь опрокинулась назад, и оба они, мелькнув четырьмя ногами и разбрасывая тапки, влетели в стенной шкаф, вбив дверцы внутрь.
Созерцание религиозных чудес произвело на нас настолько сильное впечатление, что доза лекарства была повышена вдвое, а Кеша, под каким-то невинным предлогом, переведен в другое отделение к доктору Хаиму.
Через три дня доктор Хаим – заведующий отделением, религиозный еврей, носящий бородищу и черную пиратскую шляпу, вышвырнул Кешу обратно к нам, злобно заявив, что не потерпит у себя миссионерских штучек.
– Все отделение он мне наводнил своей баптистской холерой, – жаловался доктор Хаим, – больных в христианство обращает, пугает адскими карами, пророчествует!
– Хаим, он ведь все-таки больной человек, дурак, можно сказать, – попытался смягчить ситуацию наш заведующий Дернер.
– Дурак, говоришь? – взвился Хаим, – а по сто шекелей с больных брать за евангелие – ума хватает! Он свою литературу за деньги пристраивает, этот мессия. Забирайте обратно своего самозванца!
Кеша требовал выписку, и нам пришлось представить его на окружную психиатрическую комиссию.
Надо сказать, что комиссия эта обычно бывала очень лояльна к больным. Сидели
